СтудентуБиблиотекаВыставка одной книгиНашествие Наполеона. Отечественная война 1812 года

Нашествие Наполеона. Отечественная война 1812 года

Нашествие Наполеона. Отечественная война 1812 года
Издание С.М. Прокудина-Горского и К.П.Лаурсон
Санкт-Петербург, 1911

      

Нашествие Наполеона. Отечественная война 1812 года: альбом репродукций в красках по картинам известных художников / с пояснительным текстом под ред. И.Н. Божерянова. - СПб.: Изд. С.М. Прокудина-Горского и К.П. Лаурсон, 1911.

«24 июня 1812 года в предутренние, ранние часы по трем понтонным мостам, переброшенным через Неман, армия Наполеона вступила на территорию Российской империи. Первой переправилась на правый берег дивизия генерала Морана. За ней шли дивизии корпуса маршала Даву, за ними кавалерия короля неаполитанского маршала Иоахима Мюрата, затем императорская гвардия — старая и молодая.Солнце поднялось уже высоко над землей, и под его яркими лучами заблестели холодные грани штыков, расшитые золотом мундиры драгун и ментики гусар.

Вторжение осуществлялось в величайшем порядке. Дивизии нескончаемым потоком следовали одна за другой, с развернутыми боевыми знаменами, сомкнутыми рядами. Командиры в касках, украшенных султанами, на гладких, сытых конях впереди, затем солдаты мерным шагом, нигде не нарушая строя. Конногренадеры гвардии в белых плащах, с высокими киверами на головах, на крупных лошадях вороной масти безмолвно следовали по мостам через реку. Весь день и ночь и снова день над Неманом стоял ровный дробный гул тысяч солдатских ног и конских копыт. Армия была так велика, что переправа продолжалась более двух суток. Последними, уже 26 июня, через Неман прошли драгуны и кирасиры дивизии Груши. Затем еще в течение недели пришедшие издалека полки догоняли «великую армию».

[…] То была агрессия, освобожденная от всякого идеологического оперения, ничем не прикрытая, грубая, рассчитывавшая найти свое оправдание в торжестве силы. Каждая из сторон начинала войну со своего рода манифеста — обращения к армии. Что мог сказать Наполеон? Какое объяснение он мог дать начатой им войне? Ему нечего было сказать, и он прибег к почти мистическим формулам: «Рок влечет за собою Россию; ее судьбы должны свершиться». Не примечательно ли, что царь Александр — самодержец, неограниченный властелин империи крепостных — противопоставил этим лишенным реального содержания фразам призывы, звучавшие более определенно и, хотя бы внешне, более прогрессивно: «Воины! Вы защищаете веру, отечество, свободу!». Мог ли кто даже лет десять назад, в начале XIX века, предположить, что политический деятель, поклявшийся служить республике и свободе, будет чураться самих слов этих, а всероссийский самодержец, обороняясь от движущихся против его империи несметных воинских сил Наполеона, поднимет против них как щит великое слово — свобода?

Все изменилось, все оказалось как бы перевернутым наизнанку, и в этой войне, начавшейся в самую короткую ночь лета 1812 года, с первого ее часа все определилось с предельной четкостью. Огромная, беспримерная по масштабам того времени армия Наполеона, вторгшаяся в пределы далекой от нее страны, была армией насилия, агрессии и порабощения. Она надвигалась как черная грозная туча, готова все испепелить, все уничтожить. Поднявшийся на защиту своей земли народ, и в лице своей армии, и в лице крестьян, сжигавших свои избы и небогатое добро, чтобы ничего не досталось неприятелю, и шедших в партизаны, и в лице военачальников, возглавивших трудную оборону против превосходящих сил завоевателей, — для всех, для всей России война эта была справедливой, народной, истинно Отечественной войной».

Манфред, А.З. Наполеон Бонапарт/А.З.Манфред. – Сухуми: Алашара, 1989.

«…По-видимому, он [Наполеон] допускал, что война закончится полной покорностью Александра и превращением России в послушного вассала, нужного для дальнейшей борьбы против Англии в Европе, а может быть, и в Азии. По мере развития событий он склонялся больше к тому, что война эта превратится просто в «политическую войну» – так и говорил он о ней немного спустя, – войну кабинетов, как выражались в XVIII в., в нечто вроде дипломатической дискуссии, продолжаемой при помощи нескольких «жестов оружием», после чего обе стороны приходят, наконец, к какому-нибудь общему соглашению. Конечно, коренной из всех его ошибок была ошибка, происшедшая от полного незнания и непонимания русского народа. Не только он, но и буквально никто в Европе не предвидел, до каких высот героизма способен подняться русский народ, когда дело идет о защите родины от наглого, ничем не вызванного вторжения. Никто не предвидел, что русские крестьяне обратят весь центр своей страны в сплошную выжженную пустыню, но ни за что не покорятся завоевателю. Все это Наполеон узнал слишком поздно.

Сражение под Красным 2 августа (с картины П.Гесса)

… Приходилось идти дальше и дальше за Барклаем и Багратионом, которые шли разными путями, направляясь к Смоленску. Пришлось выдвинуть к Двине два корпуса на крайний левый (т. е. северный) фланг наступающей на Смоленск армии, на петербургское направление, где действовал корпус Витгенштейна. Пришлось выделить несколько дивизий на правый (южный) фланг, чтобы отразить спешившие из Турции русские войска, освободившиеся после внезапного заключения русско-турецкого мира. Но все-таки у Наполеона для предстоящей в Смоленске битвы войска было гораздо больше, чем у русских […]

… Главные силы русских армий подошли было сначала к Смоленску, но затем начали отход на восток. Барклай не решился, однако, сдать город без боя, хотя он и считал это ненужным. В 6 часов утра 16 августа Наполеон приказал начать общую бомбардировку и штурм Смоленска. Разгорелись яростные бои, длившиеся до 6 часов вечера. Французы заняли предместья Смоленска, но не центр города. Корпус Дохтурова, защищавший город вместе с дивизией Коновницына и принца Вюртембергского, сражался с изумлявшей французов храбростью и упорством. Вечером Наполеон призвал маршала Даву и категорически приказал на другой день, чего бы это ни стоило, взять Смоленск. У него появилась уже раньше, а теперь окрепла надежда, что этот смоленский бой, в котором участвует якобы вся русская армия (он знал о состоявшемся наконец соединении Барклая с Багратионом), и будет той решительной битвой, от которой русские до сих пор уклонялись, отдавая ему без боя огромные части своей империи. 17 августа бой возобновился. Русские оказывали геройское сопротивление, солдат приходилось и просьбами и прямо угрозами отводить в тыл: они не желали исполнять приказов об отступлении.

Сражение под Смоленском 5 августа (с картины П.Гесса)

Но какая злость и негодование были у каждого на него в эту минуту за наши постоянные отступления, за смоленский пожар, за разорение наших родных, за то, что он не русский! Всё, накипевшее у нас, выражалось в глазах наших, а он по-прежнему бесстрастно, громко, отчетливо отдавал приказания, не обращая ни малейшего внимания на нас.

Тут вдруг увидели, что на мостах переходят войска наши на эту сторону Днепра, за ними толпою тащатся на повозках и пешими бедные смоленские обыватели; резерв наш передвинулся за 5 верст на дорогу, идущую в Поречье, и две батарейные роты наши заняли возвышение, в перерез большой дороги, а позади расположились гвардейские и кавалерийские полки. Толпы несчастных смолян, рассыпавшихся по полю без крова, приюта, понемногу собирались сзади, около нас, чтобы продолжать далее свое тяжелое странствование.

Крики детей, рыдания раздирали нашу душу, и у многих из нас просилась невольно слеза, и вырвалось не одно проклятие тому, кого мы все считали главным виновником этого бедствия. Здесь я сам слышал, своими ушами, как великий князь Константин Павлович, подъехав к нашей батарее, около которой столпилось много смолян, утешал их сими словами: «Что делать, друзья! Мы не виноваты. Не допустили нас выручать вас. Не русская кровь течет в том, кто нами командует. А мы, — и больно, — но должны слушать его! У меня не менее вашего сердце надрывается!»

Когда такие слова вырвались из груди брата царева, что должны были чувствовать и что могли говорить низшего слоя люди?»

И.Жиркевич [ Из воспоминаний]//Недаром помнит вся Россия…: сборник/сост. В.Г.Левченко, В.В.Володин. – М.: Молодая гвардия, 1987. – (Библиотека юношества)

«М. Г. Граф Алексей Андреевич!

Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии. Это самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец, и писал, но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска.

Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тыс. более 35 часов и бил их, но он не хотел остаться и 14 часов. Это стыдно, и пятно армии нашей, а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно [ …]

… Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля привести скоро в Москву. В таком случае не надо медлить Государю: где что есть нового войска, тотчас собрать в Москву, как из Калуги, Тулы, Орла, Нижнего, Твери, где они только есть, и быть московским в готовности […]

… Слух носится, что вы думаете о мире, чтобы помириться. Боже сохрани; после всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений — мириться. Вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас на стыд поставит носить мундир. Ежели уж так пошло — надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах: ибо война теперь не обыкновенная, а национальная; и надо поддержать честь свою и все слова манифеста и приказов данных; надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству, но генерал не то что плохой, но дрянной — и ему отдали судьбу всего нашего отечества […]

… Итак, я пишу вам правду. Готовьтесь ополчением: ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собой гостя…»

П.И.Багратион — А.А.Аракчееву//Недаром помнит вся Россия…: сборник/сост. В.Г.Левченко, В.В.Володин. – М.: Молодая гвардия, 1987. – (Библиотека юношества)

«Много было споров вокруг вопроса о «плане Барклая». Есть (очень, правда, немногие) показания, говорящие как будто о том, что Барклай де Толли с самого начала войны — и даже задолго до войны — полагал наиболее правильной тактикой в борьбе с Наполеоном и использовать огромные малолюдные, трудно проходимые пространства России, заманить его армию как можно дальше и здесь спокойно ждать ее неизбежной гибели.

Гораздо больше есть положительных свидетельств, в том числе исходящих от самого Барклая, что он отходил только вследствие полной невозможности задержать наседающую на него великую армию и что при малейших шансах на успешное сопротивление он с готовностью принял бы генеральный бой […]»

Тарле, Е.В. Нашествие Наполеона на Россию//Е.В. Тарле. 1812 год: избранные произведения. – М.: Пресса, 1994.

«…Критика принимает столь резкие формы, что Александр решает принести Барклая де Толли в жертву общественному мнению, как он раньше поступил со Сперанским. Но кем его заменить? Взоры всей нации с надеждой обращены к Кутузову. Он оказал императору неоценимую услугу, заключив мир с турками. Армия верит ему, и народ его любит. Солдаты обожают его за доброту и храбрость, дворянство ценит его как русского патриота, преданного своей родине, а духовенство – как верного сына церкви […] 5 августа он собирает Чрезвычайный комитет, куда входят: председатель Государственного совета граф Н. И. Салтыков, князь П. В. Лопухин, граф В. П. Кочубей, генералы С. К. Вязмитинов, А. А. Аракчеев и А. Д. Балашов. После четырех часов обсуждения комитет единогласно поручает Кутузову верховное командование над армией. Через три дня Александр призывает к себе Кутузова и сам официально передает ему полномочия главнокомандующего всеми русскими армиями с одним-единственным условием: не вступать с врагом ни в какие переговоры. В тот же вечер он пишет сестре Екатерине, пылкой почитательнице Кутузова, сообщая ей об этом назначении: «Ссора между Барклаем и Багратионом так разрослась, что я был вынужден, объяснив положение специальному комитету, который созвал для этой цели, назначить нового главнокомандующего… Вообще Кутузов в большом фаворе как здесь, так и в Москве». Письмо свидетельствует, сколь нежелателен был для Александра этот выбор, навязанный ему обществом. Он откровенно говорит генерал-адъютанту Комаровскому: «Публика хотела назначения Кутузова, я его назначил. Что до меня, то я умываю руки» […]

Кутузову 67 лет […] Он едва ходит, быстро задыхается, с трудом держится в седле и даже в походе передвигается в коляске, запряженной четверкой лошадей […] Но несмотря на свою сонливость, на мгновения забытья, он сохраняет острую проницательность в суждениях. Он хитер, терпелив, наделен здравым смыслом и сквозь лоск западной культуры легко угадывает подлинную натуру человека. Русский до мозга костей, он свободно владеет двумя языками и говорит по-французски в салонах, а по-немецки в главной квартире, но с солдатами разговаривает просто, на понятном для них языке […]

… Солдаты восторженно встречают нового генералиссимуса. Для них он – истинный патриот, старый полководец времен Екатерины II, храбрец, сотни раз доказывавший свое мужество на поле брани, ревностный христианин, начальник, который не любит шутить с дисциплиной, но заботится о солдатских нуждах. Они – сироты, он – их отец. И – о чудо! – их батюшка той же крови, той же веры, что и они. Он побьет Антихриста, когтями впившегося в плоть России. Кутузов, производя смотр войскам, говорит: «Я пришел посмотреть, хорошо ли вам, ребята. Солдату на войне ни к чему щегольство. Он должен отдыхать и готовиться к победе». В другой раз, обходя почетный караул, он произносит как бы про себя, но достаточно громко: «С этакими-то молодцами и отступать!»

Труайя, А. Александр I, или Северный Сфинкс/Анри Труайя. – М.: Молодая гвардия: Студенческий меридиан, 1997. – (Жизнь замечательных людей).

Лубченков, Ю.Н. Самые знаменитые полководцы России/Ю.Н. Лубченков.-М.:Вече, 1999.

   

М.И. Кутузов: материалы юбилейной сессии Военных Академий Красной Армии, посвященной 200-летию со дня рождения М.И. Кутузова/ под ред. генерал-лейтенанта В.К.Мордвинова.-М.: Военное издательство Министерства Вооруженных Сил Союза ССР, 1947.

"Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Французская армия под предводительством самого Наполеона, будучи в превосходнейших силах, не превозмогла твердость духа российского солдата, жертвовавшего с бодростию жизнью за свое отечество."

М.Кутузов

 Бородино, 1812/под ред. П.А.Жилина. – М.: Мысль, 1987.

«Кутузов знал, конечно, что Барклай прав, что Наполеона погубят (если вообще что-нибудь его погубит) отдаленность от базы, невозможность длительной, годами или даже долгими месяцами длящейся войны в нескольких тысячах километров от Франции, в пустынной, скудной, враждебной громадной стране, недостаток продовольствия, непривычный климат. Но еще более точно Кутузов знал, что отдать Москву без генеральной битвы не позволят и ему, несмотря на его русскую фамилию, как не позволили сделать это Барклаю. И он решил дать эту битву, ненужную, по его глубочайшему убеждению, как он дал в свое время, тоже против своего убеждения, аустерлицкое сражение. Излишняя стратегически, она была неизбежна морально и политически…»

Тарле, Е.В. Наполеон/Е.В.Тарле. – Ростов-н/Д.: Феникс, 1996.

 

Лейб-гвардии Измайловский полк в сражении при Бородине 26 августа (с картины А.Коцебу)

«Во всемирной истории очень мало битв, которые могли бы быть сопоставлены с Бородинским боем и по неслыханному до той поры кровопролитию, и по ожесточенности, и по огромным последствиям [ …]

… Очевидцы не могли никогда забыть бородинских ужасов. «Трудно себе представить ожесточение обеих сторон в Бородинском сражении, — говорит основанная на показаниях солдат и офицеров «История лейб-гвардии Московского полка». — Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью. Многие батальоны так перемешались между собой, что в общей свалке нельзя было различить неприятеля от своих. Изувеченные люди и лошади лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил, падали, но не на землю, а на трупы павших раньше. Чугун и железо отказывались служить мщению людей; раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем. Более нежели из тысячи пушек с обеих сторон сверкало пламя и гремел оглушительный гром, от которого дрожала земля на несколько верст. Батареи и укрепления переходили из рук в руки. Ужасное зрелище представляло тогда поле битвы. Над левым крылом нашей армии висело густое черное облако от дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавой пеленой; перед центром пылало Бородино, облитое огнем, а правый фланг был ярко освещен лучами солнца. В одно и то же время взорам представлялись день, вечер и ночь…»

Сражение при Бородине 26 августа (с картины П.Гесса)

 […] Наступал вечер. Величайшая битва всей наполеоновской эпопеи шла к концу, но как назвать этот конец? Это не было ясно ни Наполеону, ни маршалам. Они на своем веку видели столько настоящих, блистательных побед, как никто до них не видел, но как назвать победой то, что произошло только что в этот кровавый день 7 сентября? […] Чувство победы решительно никем не ощущалось. Маршалы разговаривали между собой и были недовольны. Мюрат говорил, что он не узнавал весь день императора, Ней говорил, что император забыл свое ремесло.

Тарале, Е.В. Бородино/ Е.В. Тарале.-М.: изд-во Академия наук СССР, 1962.

Жилин П. Бородинское сражение/ П. Жилин, А. Ярославцев.- М.: воен.издат., 1952.

     Сироткин, В.Г. Отечественная война 1812 года: книга для уч-ся ст. кл. средней школы.- М.: Просвещение, 1988.

Наполеон на Бородинских высотах (с картины В.В.Верещагина)

 С обеих сторон до вечера гремела артиллерия и продолжалось кровопролитие, но русские не думали не только бежать, но и отступать. Уже сильно темнело. Пошел мелкий дождь. «Что русские?» — спросил Наполеон. — «Стоят на месте, ваше величество». — «Усильте огонь, им, значит, еще хочется, — распорядился император. — Дайте им еще!»

Угрюмый, ни с кем не разговаривая, сопровождаемый свитой и генералами, не смевшими прерывать его молчания, Наполеон объезжал вечером поле битвы, глядя воспаленными глазами на бесконечные груды трупов. Император еще не знал вечером, что русские потеряли из своих 112 тысяч не 30 тысяч, а около 58 тысяч человек; он не знал еще и того, что и сам он потерял больше 50 тысяч из 130 тысяч, которые привел к Бородинскому полю. Но что у него убито и тяжко ранено 47 (не 43, как пишут иногда, а 47) лучших его генералов, это он узнал уже вечером.

Французские и русские трупы так густо устилали землю, что императорская лошадь должна была искать места, куда бы опустить копыто меж горами тел людей и лошадей. Стоны и вопли раненых неслись со всех концов поля. Русские раненые поразили свиту: «Они не испускали ни одного стона, — пишет один из свиты, граф Сегюр, — может быть, вдали от своих они меньше рассчитывали на милосердие. Но истинно то, что они казались более твердыми в перенесении боли, чем французы».

На 58 тысяч убитых и тяжко раненных, потерянных русской армией, пленных русских оказалось всего 700 человек... «Самое страшное из всех моих сражений — это то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские оказались достойными быть непобедимыми», — так говорил Наполеон уже незадолго до своей смерти.

Конец Бородинского сражения (с картины В.В.Верещагина)

[…] Бородино оказалось в конечном счете великой моральной победой русского народа над всеевропейским диктатором. Именно на бородинских полях начато было то неимоверно трудное дело низвержения Наполеона, которому суждено было завершиться лишь спустя три года на равнине Ватерлоо. Наполеон вечером первый отвел свои войска с поля битвы, еще до приказа Кутузова об отходе. Отступала русская армия от Бородина до Москвы и дальше в полном порядке. А самое главное — и тени упадка духа не было в русских войсках. Ненависть и чувство мщения были сильнее, чем до Бородина.

[…] Но потери оказались в самом деле неслыханными, ужасающими […] Утром общая картина была ясна. Действительность оказалась страшнее самых худших опасений […] Но у нас все-таки, повторяем, есть ряд показаний, что вечером 7 сентября, когда ночная темнота оборвала бой, а русская армия осталась стоять на поле битвы, никто ни среди солдат, ни среди командного состава не считал сражение проигранным. Напротив, громко говорили о победе, о завтрашнем наступлении на французов... и тут лишний раз оправдалось старое изречение: побежденным бывает только тот, кто чувствует и признает себя побежденным.

Русская армия, половина которой осталась лежать на Бородинском поле, и не чувствовала и не признавала себя побежденной, как не чувствовал и не признавал этого и ее полководец. Он видел то, чего никакие Винценгероде, Клаузевицы и Жомини видеть и понять не могли: Бородино окажется в конечном счете великой русской победой…»

Тарле, Е.В. Нашествие Наполеона на Россию//Е.В. Тарле. 1812 год: избранные произведения. – М.: Пресса, 1994.

Военный совет в Филях (с картины А.Д. Кившенко)

«В четвертом часу дня 13 сентября 1812 г. в избе крестьянина деревни Фили Севастьянова Кутузов приказал командующим крупными частями генералам собраться на совещание. Прибыли Беннигсен, Барклай де Толли, Платов, Дохтуров, Уваров, Раевский, Остерман, Коновницын, Ермолов, Толь и Ланской. Милорадовича не было: он неотлучно был при арьергарде, наблюдавшем за наседающими французами. Кутузов предложил на обсуждение вопрос: принять ли новое сражение, или отступить за Москву, оставя город Наполеону? Тут же он высказал и свою скрываемую до сих пор мысль: «Доколе будет существовать армия и находиться в состоянии противиться неприятелю, до тех пор сохраним надежду благополучно довершить войну, но когда уничтожится армия, погибнут Москва и Россия». Бенннгсен высказался за битву, Барклай — за отступление. Дохтуров, Уваров, Коновницын поддержали Беннигсена. Ермолов тоже поддержал его с ничего не значащими чисто словесными оговорками. Протокола не велось, и не ясно, как в точности высказывались Платов, Раевский, Остерман и Ланской. Совет продолжался всего час с небольшим. Фельдмаршал, по-видимому, довольно неожиданно для присутствующих вдруг оборвал заседание, поднявшись с места, и заявил, что приказывает отступать.

У нас есть еще одно показание о совете в Филях, оно идет кружным путем — из Англии. В Англии с напряженнейшим интересом ждали более точных известий о Бородине. Одним из самых обстоятельных и первых пришедших в Англию отчетов было письмо, полученное графом С. Р. Воронцовым, сын которого участвовал и был ранен в битве. «Бородинский день не был решительным ни для той, ни для другой армии. Потери должны быть одинаковы с обеих сторон. И потеря русской армии чувствительна вследствие количества офицеров, выбывших из строя, что необходимо влечет за собою дезорганизацию полков». Из этого письма мы узнаем некоторые детали о военном совете в Филях. Там говорится, что Остерман спросил Беннигсена, ручается ли он за успех в случае новой битвы под Москвой, на что Беннигсен ответил, что, не будучи сумасшедшим, нельзя на такой вопрос ответить утвердительно. Па этом совете Кутузов между прочим сказал: «Вы боитесь отступления через Москву, а я смотрю на это как на провидение, ибо это спасет армию. Наполеон — как бурный поток, который мы еще не можем остановить. Москва будет губкой, которая его всосет». Но когда фельдмаршал закончил совещание, встав и объявив: «Я приказываю отступление властью, данной мне государем и отечеством», — и вышел вон из избы, он был подавлен тем, что только что сделал, — это было ясно всем, наблюдавшим его.

В остальные часы этого дня, после совещания, Кутузов ни с кем не говорил».

Тарле, Е.В. Нашествие Наполеона на Россию//Е.В. Тарле. 1812 год: избранные произведения. – М.: Пресса, 1994.

Перед Москвой - ожидание депутации бояр (с картины В.В. Верещагина)

«Ранним утром 2 сентября 1812 года конница Милорадовича, отступавшая в арьергарде русских войск, последней покидала Москву, а со стороны Дорогомиловской заставы в город вступала кавалерия Мюрата. Французские войска занимали столицу…»

 Сахаров, А. Живые голоса истории/А.Сахаров, С.Троицкий. – М.: Молодая гвардия, 1978.

«…Наконец, оставалось пройти — последнюю возвышенность, прилегающую к Москве и господствующую над ней. Это была Поклонная гора, названная так потому, что на ее вершине, при виде святого города, все жители крестятся и кладут земные поклоны. Наши разведчики тотчас же заняли эту гору. Было 2 часа. Огромный город сверкал в солнечных лучах разноцветными красками, и это зрелище так поразило наших разведчиков, что они остановились и закричали: «Москва! Москва!» Каждый ускорил шаг, и вся армия прибежала в беспорядке, хлопая в ладоши и повторяя с восторгом: «Москва! Москва!» подобно морякам, которые кричат: «Земля! Земля!» — завидя, наконец, берег в конце своего долгого и тяжелого плавания. При виде этого золоченого города, этого блестящего узла, в котором сплелись Азия и Европа, где соединились роскошь, обычаи ж искусство двух прекраснейших частей света, мы остановились, охваченные горделивым раздумьем. Какой славный день выпал нам на долю! Каким величайшим и самым блестящим воспоминанием станет этот день в нашей жизни! Мы чувствовали в этот момент, что взоры всего удивленного мира должны быть обращены на нас, и каждое из наших движений станет историческим., В этот момент все было забыто: опасность, страдания. Можно ли считать слишком дорогой ценой ту, которая была уплачена за счастье иметь право говорить всю свою жизнь: «Я был с армией в Москве!»…

Наполеон тоже подъехал. Он остановился в восторге, и у него вырвалось восклицание радости […] Его первый возглас был: «Вот он, наконец, этот знаменитый город!» А второй: «Давно пора».

В его глазах, устремленных на столицу, выражалось только нетерпение. В ней он видел всю русскую империю. В ее стенах заключались все его надежды на мир, на уплату военных издержек, на бессмертную славу. Поэтому его взоры с жадностью были прикованы к воротам. Когда же, наконец, откроются эти двери? Когда же увидит он, наконец, депутацию, которая должна явиться, чтобы повергнуть к его стопам город со всем его богатством, населением, с его управлением и наиболее знатным дворянством? Тогда его безрассудно смелое и дерзкое предприятие, счастливо законченное, будет считаться плодом глубоко обдуманного расчета, его неосторожность станет его величием и его победа на Москве-реке, такая неполная, превратится в самое славное из его военных деяний. Таким образом, все, что могло бы повести к его погибели, приведет только к его славе. Этот день должен решить, был ли он величайшим человеком в мире или только самым дерзновенным, словом — создал ли он себе алтарь или вырыл могилу.

Между тем беспокойство начало одолевать его […] Время проходило, а Москва оставалась угрюмой, безмолвной и точно вымершей. Беспокойство императора возрастало, и все труднее и труднее было сдерживать нетерпение солдат. Несколько офицеров проникли, наконец, за городскую ограду. Москва была пуста!»

Из воспоминаний Ф.Сегюра о Наполеоне перед вступлением в Москву //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

«К началу 1812 года Москва насчитывала 270 тысяч жителей. В сентябре в ней осталось не более 10-12 тысяч человек. Уже утром 2 сентября в пустом городе вспыхнули первые пожары. К вечеру огромный город запылал. Начался знаменитый московский пожар, который продолжался неделю. Из 9151 дома, бывшего в Москве в то время, сгорело 6496… Полностью выгорели Арбат, Пречистенка, центр Москвы, Таганка, Замоскворечье, сгорели все улицы по линии движения французской армии от Дорогомиловской заставы к Рязанской дороге. 6 сентября Наполеон писал жене: «Я не имел представления об этом городе. В нем было 500 дворцов, столь же прекрасных, как Елисейский, обставленных французской мебелью с невероятной роскошью, много царских дворцов, казарм, великолепных больниц. Все исчезло, уже четыре дня огонь пожирает город. Так как все небольшие дома горожан из дерева, они вспыхивают, как спички. Это губернатор и русские, взбешенные тем, что они побеждены, предали огню этот прекрасный город… Эти мерзавцы были даже настолько предусмотрительны, что увезли или испортили пожарные насосы».

… Первые пожары днем 2 сентября возникли там, где были военные объекты. В Москве оставалось много русского армейского имущества, которое не успели вывезти […] На складах находились большие запасы фуража и продовольствия. На Москве-реке стояли барки с артиллерийскими припасами и хлебом. Не были демонтированы артиллерийское депо, Пороховой, Монетный дворы. Оставлять все это врагу означало значительно усилить французскую армию, нуждающуюся вдалеке от своих основных баз, с растянутыми коммуникациями, именно в этих военных и продовольственных запасах. И естественно, что русские должны были уничтожить эти запасы, чтобы они не доставались врагу […] склады, барки, магазины горели на сухом ветру, распространяя огонь по всему городу […]

Начало пожара потрясло Наполеона. Как писал позднее адъютант французского императора Сегюр, «первым его (Наполеона. – Авт.) порывом было раздражение и желание побороть стихию, но скоро он вынужден был уступить и смириться перед невозможностью. Пораженный тем, что, нанеся удар в самое сердце страны, он встретил в ней отношение, ничего общего не имеющее с покорностью и страхом, император почувствовал себя побежденным решимостью неприятеля, превзошедшую его собственную решимость. Это завоевание, для которого он всем пожертвовал и которое было словно призрак, которого он, казалось, уже коснулся рукой, рассеялось в пространстве в виде клубов дыма и пламени».

Несколько дней спустя после начала пожара Наполеон бежал из Кремля, бежал через раскаленный воздух, падающие вокруг головешки, дым, и рев, и треск пламени по единственной еще свободной от огня Никольской улице.

Пожар Москвы создал неприятелю невыносимые условия, способствовал его деморализации и разложению, позволил русским войскам осуществить фланговый марш-маневр на Тарутино».

Сахаров, А. Живые голоса истории/А.Сахаров, С.Троицкий. – М.: Молодая гвардия, 1978.

      

«…Картина была полна страшного эффекта, особенно ночью, и навсегда запечатлелась в памяти отца моего. Огромное пространство небосклона было облито яркопурпуровым цветом, составлявшим как бы фон этой картины. По нем крутились и извивались какие-то змеевидные струи светлобелого цвета. Горящие головни различной величины и причудливой формы и раскаленные предметы странного и фантастического вида подымались массами вверх и, падая обратно, рассыпались огненными брызгами. Казалось, целое поле необъятной величины усеялось внезапно рядом непрерывных вулканов, извергавших потоки пламени и различные горючие вещества. Самый искусный пиротехник не мог бы придумать более прихотливого фейерверка, как Москва — это сердце России — объятая пламенем […]

Впечатление, производимое на сельчан этою картиною, увенчанною к тому же серебристым отблеском зловещей кометы с ее длинным хвостом, было необычайное: женщины плакали навзрыд, мужчины бранили всех — и Бонапарта (так называл народ Наполеона), и русских вождей, говоря: «Как можно было допустить до этого матушку-Москву белокаменную? Зачем наши не дрались на Поклонной горе, не задержали его?. Не хватило войска — позови народ; разве нас мало на Руси?! Все бы пошли: у кого нет ружья, так с топором да с вилами, с чем попало — и грянули бы тучею на злодеев со всех сторон! Солдаты делай свое, а мы — свое, и пошла бы тогда настоящая потеха — живо выпроводили бы супостата!..»

Из воспоминаний А.Е. Егорова о настроении народа в связи с пожаром Москвы //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

Зарево Замоскворечья (с картины В.В.Верещагина)

В Петербурге тысячи беженцев из Москвы и разоренных губерний рассказывают, расцвечивая подробностями, о преступлениях захватчика. Всей империи ясно: цель Наполеона – уничтожить Россию, ее мощь, ее традиции, ее религию […]

Ненависть к оккупантам сплачивает всю страну […] Молодежь записывается добровольцами в ополчение: стыдно отсиживаться в тылу, если можешь держать в руках оружие. Крестьяне вооружаются самодельными пиками, серпами, топорами и создают отряды, которые ведут в бой неизвестно откуда взявшиеся вожди. Крестьянские и партизанские отряды под командованием Дениса Давыдова, Ермолая Четвертакова нападают на вражеских фуражеров и мародеров, рыскающих вокруг Москвы в поисках провианта […]

… Что до Александра, то он с изумлением открывает, что в его стране существует народное мнение. Как произошло, что темный русский народ, лишенный возможности высказывать свое суждение о государственных делах, сумел в исключительных обстоятельствах убедить царя в своей поддержке и, может быть, даже диктовать ему образ действий? Случилось чудо: произошел стихийный и как бы нелегальный тайный плебисцит, где не было бюллетеней для голосования, а были слова надежды, передававшиеся из уст в уста. Впервые самодержец, вершивший судьбы империи, никогда не обращаясь к нации, ощущает, что его увлекает за собой непреодолимое народное воодушевление. Голос подданных заглушает голоса министров. С чувством, в котором счастье смешивается с тревогой, Александр сознает, что из императора России он превращается в императора русских».

 Труайя, А. Александр I, или Северный Сфинкс/Анри Труайя. – М.: Молодая гвардия: Студенческий меридиан, 1997. – (Жизнь замечательных людей).

С оружием в руках - расстрелять! (с картины В.В. Верещагина)

В штыки! Ура! Ура! (с картины В.В. Верещагина)

Давыдов, Д.В. Дневник партизанских действий 1812 года/Д.В.Давыдов; Дурова, Н.А. Записки кавалерист-девицы/ Н.А. Дурова.- Л.: Лениздат, 1985.-(б-ка "Страницы истории Отечества")

 

« ... Война 1812 г. пробудила народ русский к жизни и составляет важный период в его политическом существовании. Все распоряжения и усилия правительства были бы недостаточны, чтобы изгнать вторгшихся в Россию галлов и с ними двунадесять языцы, если бы народ попрежнему остался в оцепенении. Не по распоряжению начальства жители при приближении французов удалялись в леса и болота, оставляя свои жилища на сожжение. Не по распоряжению начальства выступило все народонаселение Москвы вместе с армией из древней столицы. По рязанской дороге, направо и налево, поле было покрыто пестрой толпой, и мне теперь еще помнятся слова шедшего около меня солдата: «Ну, слава богу, вся Россия в поход пошла!». В рядах даже между солдатами не было уже бессмысленных орудий; каждый чувствовал, что он призван содействовать в великом деле…»

Из записок И. Д. Якушкина о настроении народа при оставлении Москвы //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

«… С того времени, когда последовало воззвание из Полоцка от 6 июля о всеобщем ополчении, распространилось между всеми состояниями империи желание вооружаться противу врагов. Крестьяне содействовали к истреблению их со дня вступления их в древние пределы России; они знакомились с войною и с огнестрельным оружием по мере того, как армии переходили в Смоленскую, а из оной в Московскую и Калужскую губернии, особенно же в продолжение пребывания нашего в Тарутинском лагере. Они приходили к генералам и просили у них ружей; в избах, где жил кн. Михаил Ларионович, бывали часто мальчики десяти и двенадцати лет, которые, называя его дедом своим, убеждали снабдить их пистолетами. Крестьяне скрывалися в лесах и нападали на неприятельских мародеров, на парки их и на конвои. Многие деревни заключали союзы, соединя силы свои для общей защиты, клялись пред евангелием и полагали наказание тому, кто окажется трусом или выдаст друг друга. Они ставили на колокольнях и на возвышенных местах часовых, которые, завидя неприятеля., ударяли в набат. В ночное время они зажигали солому вместо сигнала; запрещено было удаляться из селений поодиночке. Старейшие делали иногда ложную тревогу, чтобы удостовериться в исправности, с коей служба отправлялася. Смелость их возрастала с каждым днем, потому что по мере продолжения войны неприятели слабели и более их боялися, а они, с своей стороны, приучалися к разным военным хитростям, которые тем легче удавались, что им известны были все подробности местоположений, где они действовали. Некоторые из жен их не скрывалися в лесах, а ходили с мужьями своими в сражения; другие препровождали пленных, взятых партизанами. Крестьяне почти всегда были победителями, потому что они вступали в бой не иначе, как когда по всем предположениям успех долженствовал быть на их стороне. Они действовали вокруг Москвы по всем направлениям и составляли первую цепь осаждающих около сей столицы…»

Из статьи А. И. Михайловского-Данилевского «Два отрывка о войне 1812 года» о народной войне //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

«Народный, национальный характер войны, по справедливости названной Отечественной, проявлялся и в небывалом по размаху подъеме партизанского движения. «Партии», как говорили в XIX веке, — партизанские отряды Дениса Давыдова, Сеславина, Фигнера, крестьянских вожаков Герасима Курина, Егора Стулова, Василисы Кожиной, Ивана Андреева, Павла Иванова и многих других — наносили огромный ущерб и вызывали большие потери в наполеоновской армии. Денис Давыдов, ставший и одним из первых теоретиков партизанской войны, справедливо писал: «Партизанская война имеет влияние и на главные операции неприятельской армии. Преграды… воздвигнутые и защищаемые партиями (то есть партизанскими отрядами. — А. М.), способствуют преследующей армии теснить отступающую и пользоваться местными выгодами для окончательного ее разрушения». Давыдов считал, что более трети пленных и транспортов «великой армии» было отбито действиями партизан».

Манфред, А.З. Наполеон Бонапарт/А.З.Манфред. – Сухуми: Алашара, 1989.

 «Пожар Москвы стал своего рода символом войны 1812 года, символом самопожертвования русского народа, готового в борьбе с захватчиком идти до конца. В Москве Наполеон окончательно понял, что победа ускользнула из его рук. Все попытки начать переговоры с русским правительством не увенчались успехом. Александр I поклялся, что не успокоится до тех пор, пока хоть один вражеский солдат останется на русской земле. Между тем русская армия, отступая по Рязанской дороге, скрытно от противника повернула к югу, по Старокалужской дороге дошла до Красной Пахры, а затем вышла к Тарутину в 75 км юго-западнее Москвы. К тому времени, когда французская разведка получила точные данные о расположении русских, Кутузов успел сконцентрировать силы и подготовиться к дальнейшим действиям. Здесь, в Тарутинском лагере, напасть на который французы не решились, удалось накопить резервы, восполнить недостаток вооружения. По некоторым оценкам, численность русской армии вместе с ополченцами была доведена до 240 тыс. человек.

В то же время французская армия, уставшая и деморализованная, становилась все менее боеспособной».

 Анисимов, Е.В. Россия в XVIII - первой половине XIX века/Е.В.Анисимов, А.Б.Каменский. – М.: МИРОС, 1994.

«После оставления Москвы армия взяла направление свое по Владимирской и Рязанской дорогам, дабы сим движением прикрыть оставивших город жителей. Отошед 25 верст, перешла она фланговыми маршами на старую Калужскую дорогу, чем, переменив направление, прикрыла совершенно свою операционную линию, ведущую от Москвы на Калугу. В 30 верстах от Москвы находилась армия 10 дней. Неприятель ничего не предпринимал важного против нас. Напротив того, наши партии беспрестанно его беспокоят и в течение сего времени взяли они в плен более 5 тыс. человек.

Поелику ныне осеннее время наступает, через что движения большою армиею делаются совершенно затруднительными, наиболее с многочисленною артиллериею, при ней находящеюся, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отделяю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску. Кроме сего, вооружены ополчения Калужское, Рязанское, Владимирское и Ярославское, имеющие свои, направления к поражению неприятеля.

После славного сражения при Бородине неприятель столько потерпел, что и доселе исправиться не может и потому ничего противу нас не предпринимает…»

1812 г. сентября 20. — Из письма М. И. Кутузова П. X. Витгенштейну из с. Богородицкого о фланговом марше //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

 «Пока неприятель таким образом изнемогал, наша армия поправлялась. Продовольствие у нас было хорошее. Розданы были людям полушубки, пожертвованные для нижних чинов из разных внутренних губерний, так что мы не опасались зимней кампании. Конница наша была исправна. Каждый день-приходило из Калуги для пополнения убыли в полках по 500, по 1000 и даже по 2 тыс. человек, большей частью рекрут. Войска наши отдохнули и несколько укомплектовались, так что при выступлении из Тарутинского лагеря у нас было под ружьем 90 тыс. регулярного войска. Числительностью, однако же, мы были еще гораздо слабее французов, и нам нельзя было рисковать генеральным сражением, но можно было надеяться на успехи зимней кампании, в холода и морозы, которых неприятель не мог выдержать…»

Из записок Я. Я. Муравьева о Тарутинском лагере //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941.

 «…6 октября русские войска недалеко от Тарутина атаковали кавалерийский корпус Мюрата, который вынужден был отступить, потеряв 3 тыс. человек. На следующий день французская армия покинула Москву и двинулась [… ] в направлении Малоярославца. Кутузов, получив точные данные о направлении движения французов, 11 октября также двинул свои армии к Малоярославцу наперез Наполеону. 12 октября у этого города разыгралось ожесточенное сражение, в течение которого он восемь раз переходил из рук в руки. После восьмой атаки русские отступили, и город остался в руках французов. Русская армия, вновь совершив обходной маневр, расположилась на Калужской дороге, снова перекрывая путь на Калугу, вынуждая французов начинать все сначала. Но Наполеон не мог не понимать, что теперь у него нет преимуществ, и новое сражение может закончиться катастрофой.

Анисимов, Е.В. Россия в XVIII - первой половине XIX века/Е.В.Анисимов, А.Б.Каменский. – М.: МИРОС, 1994.

Сражение при Тарутине 6 октября (с картины П.Гесса)

Сражение при Малоярославце 12 октября (с картины П.Гесса)

Жилин, П.А. Контрнаступление Кутузова в 1812 г.- М.: Воениздат, 1950.

«Этот дьявол Кутузов не получит от меня новой битвы»,— сказал он наконец на рассвете 25 октября. Как ни драчливо звучали эти слова, то было признанием поражения. Наполеон уклонялся от битвы, предлагаемой Кутузовым. Он приказал армии двигаться на старую Смоленскую дорогу. Грань исчезла; он превратился в побеждаемого. Он отступал, преследуемый русской армией, перешедшей в контрнаступление.

Уже под Дорогобужем стало очевидным критическое состояние армии. Ней, командовавший арьергардом и сдерживавший оборонительными боями натиск русских войск, обеспечивая тем самым отступление шедших впереди корпусов, Ней лучше, чем кто-либо, мог видеть, во что превращалась «великая армия». Трупы, устлавшие всю дорогу, павшие лошади, коляски с награбленным и уже никому не нужным добром, распряженные повозки с ранеными, брошенными на произвол судьбы, отбившиеся от своих частей отряды еще плетущихся солдат — итальянцев, баварцев, немцев, французов, наконец, пушки, брошенные посреди дороги, прямо в руки противника, — все это с неопровержимостью доказывало, что «великая армия» перестала быть не только «великой», она переставала быть армией: она теряла свою боеспособность.

Манфред, А.З. Наполеон Бонапарт/А.З.Манфред. – Сухуми: Алашара, 1989.

Сражение при Вязьме 22 октября (с картины П.Гесса)

«После таковых чрезвычайных успехов, одерживаемых нами ежедневно и повсюду над неприятелем, остается только быстро его преследовать, и тогда, может быть, земля русская, которую мечтал он поработить, усеется костьми его. Итак, мы будем преследовать неутомимо. Настают зима, вьюги и морозы; но нам ли бояться их, дети севера? Железная грудь ваша не страшится ни суровости погод, ни злости врагов, она есть надежная стена отечества, о которую все сокрушается. Вы будете уметь переносить и кратковременные недостатки, если они случатся. Добрые солдаты отличаются твердостию и терпением, старые служивые дадут пример молодым. Пусть всякий помнит Суворова, который научал сносить голод и холод, когда дело шло о победе и славе русского народа. Идем вперед! С нами бог! Пред нами разбитый неприятель, за нами да будет тишина и спокойствие»

1812 г. октября 29. - Приказ М. И. Кутузова войскам по поводу отступления армии Наполеона //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. 

«… Наступила эта страшная зима, к которой мы совсем не подготовились. С 23 октября все изменилось: и пути, и внешность людей, и наша готовность преодолевать препятствия и опасности. Армия стала молчаливой, поход стал трудным и тяжким. Император перестал работать; он взваливает все на своих помощников, а те, в свою очередь, на своих подчиненных. Бертье, верное эхо, верное зеркало Наполеона, бывало, всегда начеку, всегда ясный, всегда определенный, ночью, как и днем, теперь только передает приказы императора, но ничего уже от себя не прибавляет. Масса офицеров растеряла всё — взводы, батальоны, полки; в большей своей части больные и раненые, они присоединяются к группам одиночек, смешиваются с ними, примыкают на время то к одной колонне, то к другой и видом своих несчастий еще более обескураживают тех, кто остается еще на своем посту. Порядок не в состоянии удержаться при наличности такого беспорядка, и зараза охватывает даже полковых ветеранов, участвовавших во всех войнах революции...

Но надо сказать и то, что борьба оказывается выше сил человеческих. Солдатам, еще стоящим под ружьем, все время одним приходится стоять лицом к лицу перед неприятелем. Они мучаются от голода и часто вынуждены спорить с вышедшими из рядов, которых они презирают, из-за какого-нибудь куска павшей лошади. Они подвергнуты всем ужасам зимы, они массами падают в местах, где властная необходимость заставляет их задержаться и повернуть лицо к неприятелю. Они умирают во сне, умирают на долгих переходах. Каждый шаг, каждое движение требуют от них усилий; а, кажется, что им надо хранить все свои силы, чтобы воспользоваться ими в момент

1812 г. ноября 6. - Из дневника Д. Ложье об отступлении армии Наполеона //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. 

Сражение по Красным 5 ноября (с картины П.Гесса) 

«…Поход кн. Кутузова прямо через Ельню на Красное, по-моему, настолько же мудр, как страшен для неприятеля, который видит у себя, слева могучую и победоносную армию, идущую параллельно ему и которую он ни разу не смог прорвать. В то же время справа и сзади его на каждом шагу осаждает туча легких отрядов, о которых он некогда отзывался с презрением, которым теперь ничего не может противопоставить и которые не дают ему возможности даже вздохнуть. Крикуны армии (из них — наиболее ожесточенный Вильсон, я этим очень недоволен) говорят, что можно было окончательно уничтожить Бонапарта и его армию под Малым Ярославцем и Вязьмою, напав на него по всем пунктам. Но Кутузов, как говорят, - заявил этим господам, что не потеряет без необходимости ни одного человека, что неприятелю, усталому, голодному, ослабленному до последней степени, надо идти еще 800 верст, а он, идя в порядке с победными, свежими, хорошо накормленными и обеспеченными всем войсками, всегда будет иметь время нагнать неприятеля, не утомляя бесполезно своей армии ни сражениями, ни форсированными маршами, и достигнет той же цели, сохранив людей и провиант. Гр. Сен-При писал сюда, что он не узнал армии, оставленной им при Бородине: так она пополнилась и поправилась после отступления; из Москвы и что с подобной армией можно идти не только до Вислы, но, если нужно, то и значительно дальше. Но этот вопрос, как мне кажется, еще не решен.»

1812 г. ноября 8. - Из письма Н. М.Лонгинова С. Р. Воронцову из Петербурга о способах преследования М. И. Кутузовым отступающей армии Наполеона//Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. 

«…Сколько совершилось событий с тех пор, как вы покинули эту столицу! Москва — что за имя в истории! Народ спас империю. То была решительная кампания, и каковы бы ни были войны будущие, независимость России обеспечена навсегда. Вся тайна в том, что народ хочет быть независимым. Он научился сознавать свою силу и пользоваться ею.

Русский народ под оружием, он поднялся как один человек, и для этого не требовалось ни прокламаций, ни манифестов. Правительство говорило о том, чтобы положить предел вызванному движению; но письменными приказами нельзя сдержать подобных порывов, подобно тому, как нельзя возбудить их такими приказами. Армии пополнялись ратниками и побеждали. В несколько недель образовались новые баталионы вполне обученными; некоторые на моих глазах были устроены в несколько дней. Совершенно исключительное зрелище представлял этот народ в походе, эти грозные бороды и нечесаные головы, этот народ, прямо подставляющий неприятелю свои открытые груди. Эти воины проходили всюду с песнями; иногда (это я сам видел) за ними шли их жены и, чтобы помочь мужьям, несли от времени до времени их оружие и их вещи. Из каждого города, из каждого местечка выходило по взводу. Они не собирались ни в полки, ни в баталионы, ни в роты: то была дружина, т. е. общество друзей, давших друг другу клятву (таков прекрасный смысл этого чисто русского слова). За ними несли в этой святой войне иконы и местно-чтимые святыни […]

Не замай! - Дай подойти! (с картины В. Верещагина)

Не менее чем та часть восставшего народа, которая примкнула к армиям, в деле общей защиты полезна и другая его часть, остававшаяся в деревнях. Она ведет с французами более истребительную и, может быть, более устрашающую их войну, чем все те, которые стоят в рядах. Всюду, куда направляются французы, из-под земли вырастают вооруженные люди […] Как только французы приближаются к деревне, из нее уносится вся находящаяся в ней движимая собственность. Женщин, детей и стариков отсылают подальше, остаются лишь люди способные обороняться. Решено, что неприятель должен вернуться на родину только сквозь развалины и пепел. Дома и все, что нельзя унести, предаются огню. Устроена общая охота в кустарниках, за плетнями, в лесах, в оврагах: за каждым деревом спрятан охотник. Нет пристанища появляющемуся французу, на свой ли страх добывает он пропитание, или отправляется за фуражом вместе с целым отрядом, и лишь немногие возвращаются из этих поисков…»

1812 г. декабря 1. - Из письма Г.Фабера неизвестному из Петербурга о борьбе народа с армией Наполеона //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. 

Князь М.И. Кутузов (с портрета Г.Доу) 

«Храбрые и победоносные войска! наконец вы — на границах империи. Каждый из вас есть спаситель отечества. Россия приветствует вас сим именем: стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, подъятые вами в сем быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу. Не было еще примера столь блистательных побед. Два месяца сряду рука ваша каждодневно карала злодеев, путь их усеян трупами. Токмо в бегстве своем сам вождь их не искал иного, кроме личного спасения. Смерть носилась в рядах неприятельских; тысячи падали разом и погибали. Тако всемогущий бог изъявлял на них гнев свой и поборал своему народу. Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Прейдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его, но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли домы наши, ругались святынею, и вы видели, как десница вышнего праведно отмстила их нечестие. Будем великодушны: положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались против России»

1812 г. декабря 31. — Из приказа М. И. Кутузова по русской армии в связи с окончанием Отечественной войны //Отечественная война 1812 года: сборник документов и материалов. – Л.-М.: Издательство Академии наук СССР, 1941. 

«В первый день нового, 1813 года русская армия, преследуя остатки разгромленных наполеоновских войск, перешла Неман. Театр военных действий переносился на территорию Западной Европы. Впереди был ещё долгий и трудный путь, тяжелые, кровопролитные сражения, но самый главный, самый драматический период борьбы с наполеоновским нашествием был завершён: здесь, на берегах Немана, для России закончилась Отечественная война.

Современник и участник войны Сергей Глинка писал четверть века спустя, что «события исполинские, прикосновенные к судьбе рода человеческого, зреют, созревают и дозревают в постепенном и непреодолимом ходе времени. Мы, - утверждал он, - может быть, видели первые буквы того, что вполне прочитает потомство на скрижалях истории человечества».

Величайшему в новой истории России событию - Отечественной войне 1812 года - тоже предстояло «дозревать в постепенном и непреодолимом ходе времени». Ибо истинные масштабы того, что совершил русский народ в 1812 году, были столь огромны, а влияние, которое народная война оказала на исторические судьбы России, столь исключительно, что все это и в самом деле могло быть в достаточно полной мере осознано лишь со временем, через годы и годы».

Емельянов, Л. У истоков великой темы// «России верные сыны…»: Отечественная война 1812 года в русской литературе первой половины XIX века. В 2 т./сост. Л.И.Емельянов, Т.И.Орнатская. – Л.: Художественная литература, 1988.